Веларий Валерий - Белокурая Девушка Джейн
Валерий Веларий
БЕЛОКУРАЯ ДЕВУШКА ДЖЕЙН
Толстенная, древняя, высотой в полтора человеческих роста калитка
нехотя стронулась с места. Натужно скрежеща. Она повернулась на коричневых
от ржавчины петлях и стукнулась о раму. Содрогнулись от удара изъеденные
временем серые доски широких ворот. И ворота закачались, еле удерживаясь на
столбах, словно захорошевший от пивка гуляка, который из последних сил
цепляется за косяк.
- Стоять!.. Смотри, стоят! Как тогда, - почему-то обрадовался
Анатолий. Он опустил на землю саквояж и чемодан и погладил дряхлые доски. -
И трясутся, как в наше время...
Анатолий повернулся к жене. Она, демонстративно скучая, утомленно
остановилась возле чемоданов. Анатолий сиял, словно ему устроили сюрприз.
Но жена не желала понять мужнину радость. Сейчас она всего лишь испытывала
облегчение от того, что нудное путешествие с пересадками с автобуса на
поезд, с поезда на самолет, с самолета на такси, наконец, иссякло, и они
прибыли в город своего детства.
Анатолий восторженно глядел на ворота. Он осторожно покачал их. Ворота
предостерегающе заскрипели.
- Оставь ветерана в покое, - предостерегла мужа Лена. - Еще
опрокинутся...
- Ага! Помнишь, как они тогда шлепнулись? - возликовал Анатолий.
- Помню, - безучастно отозвалась Лена. - Помню даже. Что тебе за это
было. И что?
- Да ничего, - Анатолий озирал старенький неподражаемый крымский
дворик и машинально расстегивал расстегивал одну за другой пуговицы на
рубашке.
- Застегни пуговицы, - голос жены напрягся.
- Что? - не понял Анатолий.
- Пуговицы застегни. Неприлично. - Елена скользнула взглядом по окнам,
за которыми началось какое-то движение. - Пошли скорее в дом!
- Лен, а ты помнишь...
Анатолий не обращал внимания на слова жены, на сталь в её голосе и
стальной блеск в глазах. Он прислушивался к чему-то, что просыпалось где-то
в самой глубине его существа. Это нечто, чему не было названия, распирало
то место, которое обычно считается вместилищем души, распирало, значит, и
рвалось наружу.
- Тебя ещё мутит после самолета? - голос жены стал ниже на два тона. -
Нет? Тогда бери вещи, - Лена теперь говорила шепотом, и это затишье было
предвестием грозы.
- Ай-яй-яй-й-йю-у-у-уй! - завопил вдруг Анатолий.
Лена, женщина очень стойкая, все же вздрогнула, а на окнах
зашевелились занавески.
- Ты что? Очумел?
- А? Ты помнишь? - сиял Анатолий. - Помнишь, как это было тогда... - и
он опять завопил во всю силу легких, вспоминавших старый боевой клич
джунглей: - Ай-яй-яй-й!
Джейн! Выходи!
- Дже-е-ейн! Вы-хо-ди-и-и! - вопил, задрав голову тощий мальчишка.
Легкие у него были, что кузнечные мехи, глотка - луженая, как
выражался его дедушка. Звали его, понятно, Толик. А вопил он, широко
расставив ноги посреди неподражаемого симферопольского дворика. Только в
крымских городах ещё есть такие дворики - в их старых, татарских,
кварталах.
Этот симферопольский дворик... Дома замыкают его в кольцо. Наружу, в
переулок и на улицы не выходит ни одного окна. Ну, разве что несколько - в
наиболее молодой части этой крепости-жилья. Стены - самой разной кладки: из
плоских камней, из бута, из глыб или блоков серо-желтого песчаника. Вход во
двор - как правило, через деревянные двустворчатые ворота. Когда-то они
размыкались для водовозок и для телег золотарей, для для
подводстарьевщиков, молочниц и точильщиков ножей. Теперь они раскрываются
редко - разве что кто-то переезжает, и надо вывозить пожитки старых жильцов
и ввозить мебель новых соседей. Впрочем
